Функциональное развитие китайского языка

В III—VI вв. китайский язык представлял собой не только совокупность различных территориальных диалектов, но отличался весьма примечательной вертикальной структурой. Социальная стратификация языка того времени была основана на противопоставлении правильной речи образованных чиновников и речи простолюдинов, подверженной влияниям языковых контактов с народами различного происхождения.

Янь Чжи-туй оставил нам свои наблюдения над китайским языком VI в. По его мнению, различие между речью чиновников и простолюдинов было наибольшим на юге: «Если даже сменить одежду, различие между чиновником и простолюдином на юге станет очевидным после того, как будут произнесены несколько слов, но на севере, если из-за стены слушать разговор придворного с крестьянином, различие между ними не установить и за целый день» [Yen Chih-t ui, 1968, с. 189; см. также: Чжоу Цзу-мо, 1957, с. 79].

Как уже упоминалось выше, среди китайского населения, переместившегося на юг в III—VI вв., были не только крестьяне, но и богатые служилые кланы, переселившиеся вместе с императорским двором. Они составили основу государственного аппарата Южных династий. Образованные служилые люди с севера по своему культурному развитию стояли выше южан, которые с давних пор проходили здесь службу. Это различие они старались подчеркивать, в частности, и в языке. Даже потомки северян продолжали говорить на северных диалектах и обучали им своих детей. Вот почему Янь Чжи-туй, семья которого из Шаньдуна перебралась в Хубэй, и через сто лет все еще говорил на языке своих предков. Этот язык уже не был похож на реальный язык севера и юга, но именно его он считал правильным. Его высоким требованиям к языку сумели удовлетворить лишь немногие северяне. «С тех пор как я приехал в Есянь, я видел только Цуй Цзы-юэ и его племянника Цуй Чжаня, Ли Цзу-жэня и его младшего брата Ли Юя, которые обращали внимание на свою речь и говорили достаточно правильно» [Yen Chih-t ui, 1968, с. 189; Чжоу Цзу-мо, 1957, с. 80].

Произношение в этом языке было книжным и в значительной мере искусственным. В поучении молодому поколению семьи Янь Чжи-туй говорил, что сам «никогда не решался назвать какой-нибудь предмет, не справившись в книгах» [Yen Chih-t ui, 1968, с. 190; Чжоу Цзу-мо, 1957, с. 81].

Можно лишь высказывать предположения относительно того, что представляла собой грамматика разговорного языка, на котором разговаривал Янь Чжи-туй и другие ревнители «правильной речи»? Скорее всего она более тяготела к литературному языку эпохи Хань, чем к современному разговорному языку. Однако здесь не могло не быть ограничений, которые предъявлялись требованием понятности устной речи. Естественно полагать, что лексика этого языка и произношение отдельных слов — прежде всего слов культуры — могли довольно значительно отличаться от разговорной нормы, хотя по своему грамматическому строю он был близок к живому языку того времени.

Таким образом, очевидно, что в эпоху «смутного времени» существовало противопоставление народной речи языку образованных чиновников. На народную речь влияли контакты с языками других народов на Севере и на Юге, она содержала значительное количество слов из этих языков. Речь образованных чиновников была ориентирована прежде всего на письменные тексты. В этот период делались попытки сохранить устную форму письменного языка эпохи Хань, но они, по-видимому, успеха не имели.